женщина с музыкой в голове.)
читать дальшеМы учились летать. На длинных остроугольных крыльях, изрезанных темным узором. Они всегда меняли цвет, но узор оставался все время одним и тем же. Точь-в-точь, как и мы. Мы учились летать. Всю жизнь: пока были детьми; сумасшедшими подростками со своими тараканами в голове, если там, конечно же, не водилось кого покрупнее; людьми, которые раз за разом пытались, наконец, отвыкнуть от этой дурной привычки и твердо встать на землю. И даже когда ты…исчез. Все равно.
Мне сниться, как ты протягиваешь мне свою ладонь (все время теплую) и делаешь со мной первый шаг. Как ты разворачиваешь полотно своих крыльев и единственным взмахом рвешься вверх, рассыпая по воздуху капельки ветра. Они еще немного парят надо мной, а потом спускаются прямо к ногам. Твоя обычная детская игра.
Нет-нет-нет, не получилось у нас. Стать взрослыми. И не могло никак получиться. И когда над головой стрекочет край неба, нет ничего легче, чем упасть в него. А потом долго искать друг друга, почти волнуясь, но, зная, что все равно найдешь.
Я бы всегда говорила тебе что твоя, а ты бы с усмешкой отвечал:
- Нет, мы принадлежим небу.
И я бы шепотом повторяла: «Принадлежим»
А теперь я спрашиваю себя, стал ли ты для меня Небом…и я для тебя? И каждый раз отвечаю – нет. Это слово вырисовывается тем самым узором, которым исписаны крылья всех окрестных бабочек.
Нет-нет-нет. Свобода, вот что значит небо. И если оно любит кого-то, то убьет любого, кто встанет между ним и тобой. Каждого, кто будет мешать. Но разве свобода такая? Разве так?
Бешеный ритм сердца, пунктирная линия пульса, полет на грани своей и твоей жизни… и лететь над самой свободой, так за всю жизнь и, не узнав, что там, за пределом этого неба.
«…за пределом этой свободы. Иногда я жалею, что так и не позволила себя приручить. Иногда мечтаю все вернуть. Но прежде, скажи, ты позволишь оставить мне наши крылья? Тогда бы я могла приносить тебе по утрам догорающие звезды и отблески молний. Тогда бы я могла падать вниз и лишь надеяться, что ты меня поймаешь. И ты бы каждый раз боялся, что я не вернусь, а я бы все равно возвращалась. Скажи, разве нужна мне была такая свобода? И еще, я вспоминаю, когда ты еще… не исчез. Я каждый раз вспоминаю. И прошу, возвращайся. Мне бы хотелось предать небо, ради тебя.
Элизабет».
Я смяла лист белоснежной бумаги, исписанный тонкими буквами не ровного почерка. Чушь, какая же это чушь. Серая мягкая шаль скользнула на плечи. Серебристо-русые волосы уютно обвили шею, а в глаза забрался туман от сигаретного дыма.
«Курение опасно для вашего здоровья».
Я перевернула пачку сигарет.
«Курение – причина заболевания сердца и легких».
Сердца… что вы знаете о сердце. Ту дрянь, которой оно болеет, называют – жизнь. По крайней мере, мое и, по крайней мере, я называю. И в этом смысле сигареты очень даже полезная вещь. А легкие? Легкие они на то и легкие, что бы со временем медленно, но упорно вывесить табличку «в отпуске».
А завтра твой день рождения. И мои мысли никак не могут успокоиться и оставить тебя в покое. Странно, не правда ли?
Я медленно дошла до столика в прихожей, оставляя за собой дорожку, да нет… тропинку синеватого дыма. Стянула с него ключи и захлопнула за собой дверь.
Лестница, рваными ступенями струилась вниз к входной двери. Сбежать бы по ней, но что-то тянет обратно, в душную однокомнатную квартиру на третьем. И я иду, тяжело ступая на каждую ступень…вниз. И воздух кружит вокруг, становясь, все гуще и гуще, накаляясь и обжигая эти самые легкие.
Вырвалась, оглянулась на окна, улыбкой выстроившиеся в линии.
Наверное, надо все же бросать курить.
Вытащила из-под шали волосы, уложила их на одну сторону, ветер тут же выхватил тяжелые прядки и сбросил их на лицо. Паутина… сквозь нее на меня смотрела осень. Та самая. Казалось бы почти обыкновенная. Кружились, падая самые обыкновенные пожелтевшие листья, а самые обыкновенные лужи блестели самой обыкновенной водой. Хватит. Не хочу больше!
Добежать до угла дома и пройтись по его каменной кладке кончиками дрожащих пальцев, уже почти замерзших.
Нет-нет-нет…не получилось у нас.
- Сейчас весна. – говорю я себе. И опавшие было листья, взмывают обратно вверх, как будто взмахнув невидимыми крыльями. Один лишь единственный раз.
Но нет солнца, только облака. Серо-зеленые, как иногда мои глаза. И фраза о том, что сейчас весна на промозглый холод, поселившийся на улицах, не влияет. Кончики шали, сжатые в одном кулаке выбираются наружу и щекочут кожу. Я снова ловлю их, приманивая раскрытой ладонью. Мне бы хотелось поймать так ветер. Знаешь?
- Привет.
Худая девушка в длинном темно-бардовом платье, закрывающем плечи, но оставляющем открытыми тонкие руки, склонила на бок голову.
- Как ты?
Светлые, очерченные бахромой ресниц глаза пристально вглядывались вдаль. Черты лица, будто специально заостренные, застыли. Так же неожиданно, как и дрогнул голос в первом слове.
- Нет, стоило начать не так, правда?
Ветер смахнул с узкой дорожки пыль и бросил ее в собранные в строгой прическе волосы, оставляя на них чуть заметный серый осадок.
- Ну вот. – Девушка покрутила в тонких пальцах тонкую же сумку и достала сигареты. – Теперь они, наверное, действительно будут выглядеть седыми. Я побуду здесь еще немного, ладно?
Когда кончается свобода? Наверное, когда начинается жизнь. Если бы я могла, я бы поняла это раньше. Ни у кого нет своего собственного неба, а мы небу просто не так важны. И для меня летать это только вниз. И ты меня обязательно бы поймал, если бы я знала, где заканчивается небо.
Черная ограда вокруг его могилы и ее следы.
Почти вечное «когда ты…исчез» и приторно-горькое «свобода» от сигаретного дыма.
Она оставила тебе лишь смятый листок белоснежной бумаги и просьбу вернуться.
Силуэты слов цветут неровным узором на остроугольных крыльях диких бабочек. Они разлетаются, рвутся вверх. Трепещут.
И они летят за ее тенью, да и ты бы не против. Только не сможешь.
Ты оставил ей только память и шепот почти обыкновенной осени: «Лиза…»
И пастельно-синий цвет крыльев сменяется на глубокий фиолетовый, растворяется в прожилках бардового и, наконец, огненным цветком расползается ярко красный. Бабочки таят, как восковые, оплавляясь, падают на землю. А когда кончается жизнь…наверное начинается свобода. Вы свободны! Свободны…
Мне сниться, как ты протягиваешь мне свою ладонь (все время теплую) и делаешь со мной первый шаг. Как ты разворачиваешь полотно своих крыльев и единственным взмахом рвешься вверх, рассыпая по воздуху капельки ветра. Они еще немного парят надо мной, а потом спускаются прямо к ногам. Твоя обычная детская игра.
Нет-нет-нет, не получилось у нас. Стать взрослыми. И не могло никак получиться. И когда над головой стрекочет край неба, нет ничего легче, чем упасть в него. А потом долго искать друг друга, почти волнуясь, но, зная, что все равно найдешь.
Я бы всегда говорила тебе что твоя, а ты бы с усмешкой отвечал:
- Нет, мы принадлежим небу.
И я бы шепотом повторяла: «Принадлежим»
А теперь я спрашиваю себя, стал ли ты для меня Небом…и я для тебя? И каждый раз отвечаю – нет. Это слово вырисовывается тем самым узором, которым исписаны крылья всех окрестных бабочек.
Нет-нет-нет. Свобода, вот что значит небо. И если оно любит кого-то, то убьет любого, кто встанет между ним и тобой. Каждого, кто будет мешать. Но разве свобода такая? Разве так?
Бешеный ритм сердца, пунктирная линия пульса, полет на грани своей и твоей жизни… и лететь над самой свободой, так за всю жизнь и, не узнав, что там, за пределом этого неба.
«…за пределом этой свободы. Иногда я жалею, что так и не позволила себя приручить. Иногда мечтаю все вернуть. Но прежде, скажи, ты позволишь оставить мне наши крылья? Тогда бы я могла приносить тебе по утрам догорающие звезды и отблески молний. Тогда бы я могла падать вниз и лишь надеяться, что ты меня поймаешь. И ты бы каждый раз боялся, что я не вернусь, а я бы все равно возвращалась. Скажи, разве нужна мне была такая свобода? И еще, я вспоминаю, когда ты еще… не исчез. Я каждый раз вспоминаю. И прошу, возвращайся. Мне бы хотелось предать небо, ради тебя.
Элизабет».
Я смяла лист белоснежной бумаги, исписанный тонкими буквами не ровного почерка. Чушь, какая же это чушь. Серая мягкая шаль скользнула на плечи. Серебристо-русые волосы уютно обвили шею, а в глаза забрался туман от сигаретного дыма.
«Курение опасно для вашего здоровья».
Я перевернула пачку сигарет.
«Курение – причина заболевания сердца и легких».
Сердца… что вы знаете о сердце. Ту дрянь, которой оно болеет, называют – жизнь. По крайней мере, мое и, по крайней мере, я называю. И в этом смысле сигареты очень даже полезная вещь. А легкие? Легкие они на то и легкие, что бы со временем медленно, но упорно вывесить табличку «в отпуске».
А завтра твой день рождения. И мои мысли никак не могут успокоиться и оставить тебя в покое. Странно, не правда ли?
Я медленно дошла до столика в прихожей, оставляя за собой дорожку, да нет… тропинку синеватого дыма. Стянула с него ключи и захлопнула за собой дверь.
Лестница, рваными ступенями струилась вниз к входной двери. Сбежать бы по ней, но что-то тянет обратно, в душную однокомнатную квартиру на третьем. И я иду, тяжело ступая на каждую ступень…вниз. И воздух кружит вокруг, становясь, все гуще и гуще, накаляясь и обжигая эти самые легкие.
Вырвалась, оглянулась на окна, улыбкой выстроившиеся в линии.
Наверное, надо все же бросать курить.
Вытащила из-под шали волосы, уложила их на одну сторону, ветер тут же выхватил тяжелые прядки и сбросил их на лицо. Паутина… сквозь нее на меня смотрела осень. Та самая. Казалось бы почти обыкновенная. Кружились, падая самые обыкновенные пожелтевшие листья, а самые обыкновенные лужи блестели самой обыкновенной водой. Хватит. Не хочу больше!
Добежать до угла дома и пройтись по его каменной кладке кончиками дрожащих пальцев, уже почти замерзших.
Нет-нет-нет…не получилось у нас.
- Сейчас весна. – говорю я себе. И опавшие было листья, взмывают обратно вверх, как будто взмахнув невидимыми крыльями. Один лишь единственный раз.
Но нет солнца, только облака. Серо-зеленые, как иногда мои глаза. И фраза о том, что сейчас весна на промозглый холод, поселившийся на улицах, не влияет. Кончики шали, сжатые в одном кулаке выбираются наружу и щекочут кожу. Я снова ловлю их, приманивая раскрытой ладонью. Мне бы хотелось поймать так ветер. Знаешь?
- Привет.
Худая девушка в длинном темно-бардовом платье, закрывающем плечи, но оставляющем открытыми тонкие руки, склонила на бок голову.
- Как ты?
Светлые, очерченные бахромой ресниц глаза пристально вглядывались вдаль. Черты лица, будто специально заостренные, застыли. Так же неожиданно, как и дрогнул голос в первом слове.
- Нет, стоило начать не так, правда?
Ветер смахнул с узкой дорожки пыль и бросил ее в собранные в строгой прическе волосы, оставляя на них чуть заметный серый осадок.
- Ну вот. – Девушка покрутила в тонких пальцах тонкую же сумку и достала сигареты. – Теперь они, наверное, действительно будут выглядеть седыми. Я побуду здесь еще немного, ладно?
Когда кончается свобода? Наверное, когда начинается жизнь. Если бы я могла, я бы поняла это раньше. Ни у кого нет своего собственного неба, а мы небу просто не так важны. И для меня летать это только вниз. И ты меня обязательно бы поймал, если бы я знала, где заканчивается небо.
Черная ограда вокруг его могилы и ее следы.
Почти вечное «когда ты…исчез» и приторно-горькое «свобода» от сигаретного дыма.
Она оставила тебе лишь смятый листок белоснежной бумаги и просьбу вернуться.
Силуэты слов цветут неровным узором на остроугольных крыльях диких бабочек. Они разлетаются, рвутся вверх. Трепещут.
И они летят за ее тенью, да и ты бы не против. Только не сможешь.
Ты оставил ей только память и шепот почти обыкновенной осени: «Лиза…»
И пастельно-синий цвет крыльев сменяется на глубокий фиолетовый, растворяется в прожилках бардового и, наконец, огненным цветком расползается ярко красный. Бабочки таят, как восковые, оплавляясь, падают на землю. А когда кончается жизнь…наверное начинается свобода. Вы свободны! Свободны…