Лоэнгрин

[pover-v-skazku]

Мельчайшая бриллиантовая крошка звёзд причудливо разбросана по небу цвета индиго. Нет, даже не индиго – светящийся изнутри ультрамарин. Могучее ночное светило, ещё не поднявшееся достаточно высоко, чтобы выйти из-за стен замка, под которыми стоим мы с Олегом, бросает в небосвод свой призрачный свет.
Олег держит под уздцы грациозного белого скакуна с шелковистой, отливающей серебром гривой. Одежды молодого человека сшиты из хорошего, дорогого миркантского бархата светло-бирюзового оттенка. Олег худ и высок, с пепельными волосами и довольно крупными, но изящными чертами лица, длинная шея стебельком высовывается из кружевного воротника. Его руки, кажется, не созданы для плотских ласк – столь тонки и всегда бледны цепкие, длинные пальцы и узкие ладони. Его касание, когда он гладит меня по щеке - сухое и прохладное, без малейшего намёка на чувственность.
- Время на исходе, милая Элиана, – говорит Олег с оттенком грусти, чуть улыбнувшись уголками губ. Светло-золотые глаза его искрятся, отражая свет наконец показавшейся над стеной огромной луны. Белый Вихрь нетерпеливо переступает и вдруг встряхивает головой, словно отгоняя какие-то мысли. Сбруя тихонько звякает.
- Мне уже пора.
- Ты вернёшься, Олег?
- Конечно, Элиана. Ты ведь знаешь – я всегда возвращаюсь.
- Правда - всегда?
- Правда. Разве было когда-нибудь, чтобы вы ждали меня, а я не приехал?
- Но ты задерживаешься так ненадолго!..
- Я знаю, но так надо. Зато я часто возвращаюсь. Не беспокойтесь за меня.
Я беру его руки в свои – на левой руке перстень с бериллом, на правой с топазом – и целую оба камня. Олег прикасается губами к моему лбу и на секунду прикладывает перстни к моим вискам: уныние и беспокойство покидают меня, оставляя лишь лёгкую грусть. И ожидание.
Вскочив в седло, Олег ещё раз оглядывается на меня, а затем обводит взглядом стены и башенки замка. Наклонившись, шепчет что-то Белому Вихрю, и жеребец, оправдывая своё имя, срывается с места и уносится по дороге. Я остаюсь стоять, смотря вслед удаляющемуся всаднику, и у меня нет сил уйти в замок.

* * *

Олег Фридман опустил скрипку, Макс Анненков снял руки с клавиатуры синтезатора. Пальцы у Макса дрожали. По впалым щекам Олега сползали капли пота, а пышная пепельная чёлка льнула к взмокшему лбу. В зале повисла та восхищённая тишина, что предваряет обычно самые неистовые аплодисменты.
"Олег сегодня в ударе, да и вообще переложение у нас классное получилось, только я как-то расчувствовался – аж показалось, что клавиши синтезатора мне как рояльные отвечают", - подумал Макс. "Ух, какой "Лоэнгрин" сегодня вышел, всю душу вымотал… Нет, пожалуй, не буду-ка я его больше играть, а то ни на что другое эмоций не хватает, - подумал Олег. – Или буду?.. Ох, только не скоро теперь, не скоро…"

* * *

Когда всадник в бирюзовом бархате на белом скакуне уже почти скрывается из виду, ветерок доносит до меня мелодичный звук, похожий на звяканье сбруи Белого Вихря. Звук истаивает под печальным призрачно-серебристым светом луны, и сердце вдруг сжимается от острой, отчаянной боли – я понимаю, что Олег не вернётся… по крайней мере, очень долго.

* * *

Когда ладья Лоэнгрина, влекомая лебедем, исчезла в сиянии солнечных бликов на речной глади, направляясь в Монсальват, юная герцогиня Брабанта Эльза упала замертво…